НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ

Вот и кончилось детство. Вот она, долгожданная свобода. Не надо вставать по утрам, не надо бежать в школу, не надо делать противных уроков, ненадо краснеть у доски. Только что-то мне совсем не радостно. Дальше-то что? Куда идти? Где мое место в жизни? Да и есть ли оно? А вдруг его вообще нет? Одно я знала наверняка, нигде меня не ждут, никто мне не рад и никому я не нужна. Где же тот мудрый и добрый, который укажет путь, подскажет, что делать, тот, который будет всю жизнь помогать, опекать и все решать за меня?

Обуреваемая такими грустными мыслями и, осознавая всю значимость первых самостоятельных шагов, я принялась ломать голову над выбором жизненного пути. Никакого призвания я в себе не ощущала, какой стезей идти тоже не представляла, и будущее мне казалось бездонным океаном, которое манило и затягивало, не протянув при этом ни лодки, ни шлюпки, ни хотя бы спасательного жилета. Так как кроме уроков я ничего в жизни не делала, то решила для начала поступить, если не в Вуз, то хотя бы в какой-нибудь захудалый техникум, где поменьше конкурс. Родители вообще советовали дальше ПТУ не рыпаться, и выучиться на портниху или повара, чтобы хотя бы дома от меня какая польза была. Но это было слишком противно моей ленивой натуре.

Конечно, было бы здорово поступить в институт…а еще лучше - сразу в Университет, назло родителям и завистливым подругам. Я даже представила, КАК я буду на всех смотреть свысока, и как небрежно и запросто начну рассуждать о высоких материях, и шпарить цитатами марксизма-ленинизма и других классиков. От таких мыслей у меня даже голова пошла кругом, и я еще долго витала в облаках, пока не почувствовала мук голода. Заглянув в холодильник, и не обнаружив там ничего, заслуживающего внимания, я спустилась мыслями на грешную землю, и поняла, что от моей будущей зарплаты будет зависеть и то, чем будет забит мой холодильник, если он у меня конечно, будет. Так что я уткнулась в справочник и начала методично примерять на себя все профессии, какие только существовали в мире.

Но бог мой! Ни одна порядочная профессия мне не подходила! Или она мне подходила, да только я ей не подходила вовсе. Мне нужна была такая работа, чтобы, с одной стороны я была бы там совсем незаметной, чтобы ко мне никто не приставал с замечаниями и указаниями, а с другой - чтобы она мне так безумно нравилась, чтобы я каждый день с радостью вприпрыжку бегала на работу и обратно, и чтобы меня за эту работу уважали и повесили бы на доску почета, и все бы брали с меня пример, и чтобы в газетах про меня написали, а на моем рабочем столе стоял красный флажок "победителя социалистического соревнования". И чтобы не нужно было ни с кем разговорить, а нужно было только молчать и думать. Но молчать так красноречиво, чтобы всем сразу было понятно, какая я необыкновенная натура и выдающаяся личность. Но, видимо такую профессию еще не придумали, и я все ковырялась и ковырялась в справочнике, пока у меня голова совсем не опухла.

Наконец я наткнулась на профессию бухгалтера, тут же представила себя маленькой конторской крыской, целый день выводящей закорючки, и поняла, что лучшего мне не найти, да и искать уже осточертело, если бы мне в тот момент попалась профессия кочегара, думаю, я и туда бы пошла, так мне все это надоело. Сообщив о своем выбранном решении родителям, и получив их благословение, типа того, что иди куда хочешь, я начала собирать все необходимые справки и документы.

И вот, несколько дней спустя, я уже выходила из дома, прижав к груди заветную папку с бумагами, чтобы отдать документы в экономический техникум. Пройдя несколько шагов, я увидела Пронину Валю, свою одноклассницу, которая, выйдя из соседнего подъезда, с не менее деловым видом направилась к остановке. Заметив меня, она остановилась, и спросила, куда это я, такая деловая, еду и, услышав мой ответ, сказала, что тоже едет сдавать документы в техникум. Только не в такой скучный, как мой. И стала расписывать, какой интересный и прогрессивный этот авиационный техникум, в который она собирается поступать.

Я равнодушно слушала ее хвалебные изречения, не собираясь ни за какие коврижки не менять своего твердого бухгалтерского решения, но когда она произнесла, что там будут преподавать программирование, я поняла, что это как раз то, о чем я мечтала всю свою сознательную жизнь. Математика была моим коньком, а о разных вычислительных машинах слышала такие удивительные вещи, что даже и представить не могла, что когда-нибудь смогу работать на огромных компьютерах, которые красиво перемигивались красивыми разноцветными лампочками, выполняли сотни операций в секунду, и занимали собой целые комнаты. Тем более там я тоже могу молчать и быть незаметной, что, однако, не помешает мне великолепно барабанить по кнопкам и стать героиней социалистического или коммунистического труда.

Короче, мысленно поблагодарив судьбу за предоставленный чудесный шанс, я поехала с Валентиной в город Долгопрудный, где и находился этот знаменитый на весь мир техникум. Сам городок мне не очень понравился. Вернее, совсем не понравился. Какой-то он был бестолковый. Много улочек, какие-то парки, маленькие магазинчики… Автобусов не дождешься, да и те ходят как-то странно. А расстояния там не маленькие. Да еще до Долгопрудного приходилось добираться на электричке, так что я уже пожалела, что согласилась на эту авантюру. Этот техникум занимал два первых этажа трехэтажного здания, причем на третьем располагался одноименный институт. К тому же курс, на который мы подали документы, был вовсе не авиационным, а скорее машиностроительным, что привело меня в еще большее уныние. Но отступать было поздно, и мы с Валей, отдав документы и, узнав расписание экзаменов, отправились по домам готовиться к предстоящим экзаменам.

ТЕХНИКУМ

К своему удивлению, я не просто сдала экзамены, я их сдала хорошо, так что стипендия была у меня "в кармане", что определенно повысило мою веру в себя, и лишняя тридцатка в моем бюджете явно не была лишней. Моя одноклассница также прошла по конкурсу, так что я была рада, что не одна я буду тащиться каждый день в этот противный Долгопрудный.

Нас сразу определили на второй курс. Это мне совсем не понравилось, так как группа была уже сформирована год назад из ребят, закончивших восмилетку, а нас, нескольких десятиклассников, просто добавили к сложившемуся коллективу. Пронина Валя сразу всем понравилась, так как была симпатичной и весьма компанейской девчонкой. Стройная, кудрявая брюнетка со светлой кожей... Что еще надо для счастья? Кроме того, она обладала великолепным актерским даром и умела "подать себя". Даже глупые анекдоты, поданные в ее исполнении совсем не казались глупыми или пошлыми, а были очень даже смешными и я бы даже сказала, аристократическими.

У Вали была странная привычка коверкать имена. Так, для примеру, меня она называла Валюхой, Надю - Надюхой, Галю - Галюхой, Лену - Ленухой. Когда чье-нибудь имя так не склонялось, она все равно выходила из положения, называя Олю - Люльком, Иру - Ирэной. И мальчишек она не забывала величать: Сергея - Сержем, Гену - Гиндосом, а Володю - Вольдемаром. И только Талгат у нее был просто Талгатом. Но возможно она просто не могла придумать, как можно исковеркать такое незнакомое имя. С тех далеких лет прошло немало времени, бывшая красотка превратилась в весьма респектабельную даму, но эта привычка осталась у нее неизменной и при встрече, завидев меня, она радостно улыбается, и бросает свою коронную фразу: "А, Валюха, привет!"

На уроках Валя отвечала всегда толково, задавая, если надо, умные вопросы. Так что и преподавателям сразу стало ясно, какая это умная и серьезная студентка. И на всех спектаклях она тоже не отказывалась выступать и мне кажется, что она там выглядела лучше всех и я очень гордилась, что знакома с ней и хлопала в ладоши громче всех. Я же, как вы догадываетесь, была полной противоположностью, так что даже неохота рассказывать, как ко мне относились однокурсники. В общем, никакого авторитета у меня и там не было. Не лезли бы в душу, и то ладно. Я просто "шкурой" чувствовала, что пришлась "не ко двору" и еще больше от этого дичилась, ну и страдала от всего этого, естественно. И прошло совсем немало времени, пока я смогла привыкнуть к коллективу, а коллектив привык ко мне.

Однако к учебе мы приступили не сразу, - сначала должны были месяц отработать практику в одном подмосковном колхозе. Я с таким трудом привыкала к новому коллективу, что куда-то еще ехать, было для меня совсем не в радость. Но я понимала, что никто не будет водить меня за ручку, так что с тяжелым рюкзаком и с не менее тяжелым сердцем, направилась я на место встречи, которое отменить было ну никак нельзя

В колхозе мне тоже не понравилось. Нас поселили по несколько человек в какие-то бараки, и каждое утро, как стадо баранов, вывозили на работу в поле. Иногда мы убирали капусту, иногда дергали морковку, но основное время проводили на картофельном поле. Самым тоскливым было топать за комбайном, подбирая оставшиеся после комбайна клубни и складывать их в огромные мешки. Работа была тяжелой и нудной, в общем противной была эта работа. Мешки наполнялись медленно, и волочить их за собой по всему полю не доставляло никакой радости. Наши мальчишки, не особенно отягощенные укорами совести, просто наступали на торчавшие из земли картофелины, чтобы лишний раз не наклоняться. Я им завидовала, но поступить также почему-то не могла. Но ехать в комбайне, сортируя картофель по движущемуся транспортеру было хотя и легче, но немногим лучше. Пыль густым слоем лезла в глаза и рот, так что очень скоро от такой грязищи все лицо покрылось малопривлекательными прыщами.

Да, должна признаться, к тяжелому физическому труду я была совершенно не приспособлена, хотя и старалась добросовестно выполнять все нормы. Как-то нас поставили в пару с Леной Орловой, девочкой, которая поступала в техникум вместе с нами. Постепенно мы подружились. Рядом с ней было как-то спокойно, она была дружелюбной, и работала так весело, как будто не в грязи ковырялась, а выполняла привычную, нормальную работу. И я, заражаясь ее оптимизмом, уже не с таким отвращением смотрела на тяжелый сельский труд. Даже время стало лететь быстро и незаметно.

В отличие от меня, тощей и долговязой, Лена была полной противоположностью. От ее внешности так и веяло мягкостью и женственностью. А уж если начинала смеяться, запрокидывая назад голову, ее смехом все так и заражались и тоже начинали кто хихикать, кто хохотать, а кто и гоготать, в меру своей испорченности. Волосы ее длинные и густые, были заплетены в толстую косу, которую она старательно закручивала на затылке. Лена никогда не пыталась командовать, но никому и в голову не могло прийти как-то подтрунивать или подшучивать над ней. И даже наши бестолковые мальчишки относились к ней уважительно, иногда называя ее по имени-отчеству. Лена завоевала авторитет среди однокурсников, да она и сама хорошо ко всем относилась. Весь наш курс был разделен на отдельные враждующие группировки, но это ей нисколько не мешало, и со всеми она была в хороших отношениях. И не удивительно, что на первом же собрании она была единогласно выбрана старостой группы.

После колхоза, наконец, начались учебные деньки. Что-то у меня получалось лучше, что-то хуже, что-то совсем не получалось. В общем, учеба, как учеба. В общественной жизни старалась не участвовать вовсе, ни в каких дополнительных кружках также не занималась. Так и текла моя жизнь как-то размеренно и скучно.

МАСТЕРСКАЯ

Вскоре у нас началась практика, и нашу группу направили в мастерскую, располагавшуюся в каком-то подвале, пропахшим стружкой и машинным маслом и заставленным токарными, фрезерными и сверлильными станками. На каждый станок поставили по два человека, и только мне, впрочем, как всегда, не досталось пары и, хрюкнув от такого огорчения, я направилась к своему токарному станку, уныло стоявшему в конце подвала, по пути стараясь не наступать в лужи водоэмульсионки, щедро разлитой по цементному полу.

Подошел мастер, включил станок и вручил мне производственное задание. Покрутив технологическую карту и так и эдак, я сразу догадалась, что передо мной чертеж самой обыкновенной шайбы. И что день за днем, кровь из носу, должна я выполнять и даже перевыполнять план по этим шайбам, принося людям пользу. Ну что же, шайбы, так шайбы… Всего делов-то… Раз плюнуть.

Мастер взял заготовку, вставил ее в центра и стал показывать мне, как все надо делать. А я одним глазом смотрела на него, а другим - на блестящюю промасленную поверхность станка, где отражалось моя физиономия. В соответствии с требованиями по охране труда, я была в косыночке, и мне было страшно любопытно, как же я в ней выгляжу. И надо сказать, платочек, кокетливо завязанный сзади, очень мне шел. Беленький такой, под цвет халата. Челочка, выбивающаяся из-под косынки, очень красила мое хорошенькое румяное личико и, залюбовавшись такой красотой, я совсем забыла про мастера. А он что-то все бубнил и бубнил: бу-бу-бу…бу-бу-бу…, и все менял один инструмент на другой.

Наконец, вволю налюбовавшись собственной персоной, я повернулась к мастеру, стараясь по его лицу определить, насколько я все-таки хорошенькая. Но мастер, даже не взглянув на меня (вот ведь хам!) спросил, все ли я поняла, дал мне шайбу и отошел к другому станку. Вот тебе и раз! Я думала, он будет со мной целый день возиться, отечески направляя и помогая мне делать этот паршивый план. Черт бы подрал эту чертову косыночку! Я опять взглянула на свое отражение, но кроме унылой перекошенной рожи ничего не обнаружила. Опять звать мастера, чтобы он все заново показал, было совестно и, набравшись храбрости, я подошла к железному станку, убеждая себя, что не боги горшки обжигают, а тут даже проще любого горшка - кружок с дыркой…

Почувствовав в себе недремлющие таланты, я смело взяла железный брусок, воткнула его в центра, и включила шпиндель. Так же запросто, установив токарный резец, я включила подачу. Резец, вонзившись в заготовку, с визгом прошелся вдоль, скручивая тугими кольцами стружку. Как завороженная смотрела я на блестящую гладкую поверхность, оставленную резцом. Красота! Пройдя еще раз чистовым резцом и, полюбовавшись на полироль, я сменила резец на сверло, чтобы высверлить отверстие, а потом поменяла сверло на другой резец, для поперечной подачи. И замерив штангенциркулем толщину шайбы, включила автоматическую подачу. Резец, воткнувшись в заготовку, с диким визгом отрезал шайбу, словно кусок вареной колбасы, и та, отвалившись от материнского тела, плюхнулась в стружку.

Вытащив первое в своей жизни творение и, тщательно его обдув, я внимательно его осмотрела. И мне оно не понравилась. Когда эту операцию показывал мастер, у него шайба получалась белая и красивая, а у меня она переливалась всеми цветами радуги, и отдавала чернотой. Я попыталась сделать другую, но и она не отличалась от моего первого "блина". Изрезав всю заготовку, я понесла свои творения контролеру, но она, взглянув на мои детали, сразу выкинула их в брак. Так у меня ничего в этот день и не получалось. Кроме того, у меня постоянно ломались резцы, и меня предупредили, что больше мне не выдадут ни одного инструмента, и что я переломала весь месячный запас. Наконец, мастер подошел посмотреть, почему у меня все идет вкривь и вкось, и заметил, что отрезать заготовку надо не на автоматической подаче, а на ручной. И показал, как надо делать. И у меня получилось!

Однако скоро мне надоело делать какие-то глупые шайбы. И я решила выточить что-нибудь интересное. Оглядев заготовку со всех сторон и, мысленно убрав лишнее, я решила сделать вазочку. Но вазочка не получилась и, упростив задачу, я решила выточить бутылку из-под шампанского, а заодно и фужеры. И так я этим загорелась, что уже ни о чем другом и думать не могла, и все возилась и возилась со своими заготовками, которые, честно говоря предназначались совсем не для этого.

Теперь я уже не могла дождаться, когда опять приду в мастерскую, включу станок и начну экспериментировать. Очень долго у меня ничего не получалось. Но скоро я так здорово наловчилась, что кроме бутылки и фужеров выточила даже маленькую пробку к бутылке. И даже резьбу сделала на горловине, чтобы уж совсем было похоже. Мой станок стоял в углу, в стороне от любопытных глаз, и мне не досаждали.

Для очистки совести, для начла я все-таки вырезала несколько шайб, чтобы как-то отчитаться перед мастером, а все остальное время отдавалась творчеству. В конце рабочего дня наша группа сдавала работу контроллерам, и все выполняли и перевыполняли норму. Самой последней подходила я, подавая несколько жалких шайб, которые, впрочем, обычно шли в брак, и я постоянно натыкалась глазами на кривую ухмылку контролера, и по ее глазам читала, какая же я бестолковая дура. И мне было очень стыдно, и я клялась себе со следующего дня выпиливать только шайбы, но стоило мне утром переступить порог мастерской, как мне становилось на все наплевать, и дрожащими от нетерпения руками, включала я свой любимый станок и начинала "левачить".

Как же быстро пролетела эта практика! Выходя в последний раз из мастерской, я подошла к нашим ребятам, стайкой стоявшей около здания, и кто-то из них спросил, почему я так бестолково работаю и неужели так трудно за месяц научиться вырезать шайбы? Вместо ответа я достала из кармана свои творения и показала, чем я занималась все те часы, когда остальные нарезали болты и гайки. Все вдруг замолчали, и остолбенело переводили взгляд с меня на мои изделия и обратно и, после минуты молчания, одновременно одобрительно загудели. Один мальчишка наотрез отказался отдать один фужер и, засунув его глубоко в карман, сказал, что оставит его на память. И я уже жалела, что показала им свою работу и, отобрав остальные пять фужеров и бутылку, поскорее отправилась восвояси, кляня себя за излишнее хвастовство.

Вскоре началась экзаменационная сессия, и все художества вылетели из моей головы, и я полностью сосредоточилась на том, чтобы хорошо сдать экзамены, очень уж мне хотелось опять получать стипендию. Стипендия необходима была для того, чтобы хоть как-то принарядиться. На свою первую стипендию, помнится, я купила подарки родителям, на вторую - красивую вязаную жилетку, на третью - красную кофточку в белый горошек. И теперь я мечтала о юбке, и о красивых туфельках. Да и мало ли что можно было купить на стипендию в тридцать рублей! Впереди было лето, и я мечтала выглядеть как королева, или как современная девушка, или хотя бы вылезти из своих надоевших брюк клеш, которые уже совсем обветшали, и их уже не спасали ни глажка, ни стирка. Но, к сожалению, какой-то экзамен я опять сдала на "тройку", и опять осталась без гроша в кармане.