Знакомых в девятом классе почти не осталось, в основном были ученики из других классов, и даже школ. И я совсем приуныла, так как совершенно не могла обходиться без подруги и уже жалела, что не пошла в какое-нибудь училище, в которые поступали мои подруги. Однако я недолго оставалась одна. Однажды на переменке ко мне подошла девочка, которая раньше училась в параллельном классе, и попросила объяснить какую-то задачку. И я просто обалдела от счастья! Дело в том, что я видела эту девочку и раньше. И мне она очень нравилась. Была она выше среднего роста, довольно худенькая, с волнистыми золотистыми волосами. Даже кожа у нее была приятного бархатного цвета. И всегда выглядела какой-то неземной и возвышенной. Особенно выделялись ее глаза, ни у кого я таких не видела. Они были желтого цвета, как у кошки, и взгляд их был всегда задумчив и печален. Она совсем не походила ни на одну девочку, и всегда выглядела очень серьезной, и даже когда смеялась, в ее смехе чувствовалась грустинка.
Никогда я не слышала от нее ни одного грубого слова, и буквально в каждом ее движении чувствовалась женственность и элегантность. Короче, мы с ней подружились, и она даже села со мной за парту, и я была просто на седьмом небе от счастья, что заполучила такую шикарную подругу. И даже фамилия у нее была чудесная - Лазарева. К моей радости, она ни черта не смыслила в математике, и я с удовольствием решала за нее и домашние задания, и все контрольные. Но надеюсь, не только из-за этого она решила пересесть ко мне. Может быть, и во мне было что-то хорошее, только интересно узнать, что же.
Она никогда не называла меня Валькой, Валюхой, или еще как-нибудь, а только
Валентиной или Валюшкой, и это для меня тоже было необыкновенно культурным и
прекрасым, и у меня язык уже тоже не поворачивался назвать иначе, чем Леной,
или Аленкой, такой я сразу сама стала культурной. Дома у Лены стояло большое
черное пианино, на котором она с удовольствием играла что-то из классиков, и
это мне тоже казалось удивительным и возвышенным, и позже я уже нисколько не
удивлялась, что она занимается бальными танцами. А то, что позже она танцевала
на открытии "Олимпиады - 80", казалось уже таким естественным, что об этом можно
даже и не упоминать.
Мне нравилось слушать, когда она рассуждала о жизни, о любви, да и о других вещах, и даже как она одевалась, мне тоже очень нравилось. И я понимала, что никогда не смогу быть такой культурной и образованной, хотя и соображала по математике лучше ее в сто раз. Летом мы любили бродить по Ботаническому саду, читая по очереди вслух стихи Пушкина и Есенина о любви, или просто готовились к очередным экзаменам. И любовались окружающей природой, на которую я прежде не обращала ни малейшего внимания. Как и она, я очаровывалась душистыми ветками сирени, и распускающейся вишней, и первыми цветами.
Зимой же мы катались на лыжах по лесу, хотя раньше я была уверена, что лыжи существуют лишь для того, чтобы кататься с горок и трамплинов, и терпеть не могла просто так ходить по ровной местности. А теперь я полюбила зимний лес, и морозную тишину, и даже маленьких птичек, беззаботно порхающих с ветки на ветку. Я была просто заворожена этой необыкновенной красотой, которая раньше, до Лены, существовала для меня как-то сама по себе, да и то только в скучных книжках скучных писателей. И я понимала, что Аленка никогда не предаст меня, и была рада, что она принимает меня такой, какой я есть, со всеми моими ошибками и недостатками, не пытаясь переделать меня по своему типу и подобию.
И на самом деле, прошло уже много лет с тех пор, но наша дружба не прервалась, и мы остались такими же закадычными подружками, как и прежде. Я не помню, нравилась ли она мальчикам из нашего класса, но то, что все проходящие мужчины просто шеи сворачивали, глядя ей вслед, это я запомнила хорошо. И мне не оставалось ничего другого, как греться в лучах ее славы, так как не могла поймать на себе ни единого заинтересованного мужского взгляда, даже самого мимолетного.
Как-то перед Новым Годом мой отец достал на работе два билета на Новогодний Бал, который проходил в ресторане "Золотой Колос" на территории ВДНХ. Естественно, я пригласила с собой свою лучшую подругу. И мы с нетерпением стали ждать волнующего события.
Я никогда не была не только на балах, но даже ни на одной захудалой дискотеке, и ждала своего первого выхода в свет с не меньшим трепетом, с каким его ждала Наташа Ростова из толстовского романа "Война и мир". Но, в отличие от Наташи, у которой было полно нарядов, я перерыв весь шкаф, не нашла ни одного. Так как доброй Феи у меня в родственниках также не значилось, пришлось мне выстирать и отгладить свои единственные черные шерстяные брюки клеш, которые я сама и сшила. Так как нарядной блузки у меня тоже не было, я надела то, что у меня было, а сверху натянула белую вязаную кофточку с вышитым цветочком на груди, связанную моей мамой.
Вымыв голову, и накрутив волосы на бигуди, я принялась краситься и пудриться, не жалея ни краски, ни помады, ни румян. Оглядев себя с ног до головы, я решила, что выгляжу очень даже ничего, и подумала, что Ленке теперь ни за что не сравниться с моей красотой, а уж сколько ребят со мной будут танцевать, и не сосчитать. И мне даже немного стало жалко свою бледную желтоглазую подружку, которая одиноко будет стоять, подпирая стены, в то время, пока я буду кружиться в ритме вальса то с одним принцем, то с другим. И поэтому я снисходительно оглядела Ленку с ног до головы, когда встретились с ней на остановке. Лена сказала, что я неплохо выгляжу. Я тоже так считала, и сказала ей, что она тоже ничего и, рассмеявшись, мы поехали на бал.
Однако сначала было представление с Дедом Морозом и Снегурочкой, а я все не могла дождаться, когда же, наконец, начнутся танцы, и даже от волнения не могла вникнуть в то, что происходило на сцене, и все боялась, что их не будет вообще. Наконец эта тягомотина закончилась, и Дед Мороз объявил, что все приглашаются на танцы, и я Ленке чуть всю спину не отшибла, подталкивая для скорости, чтобы она пошевеливалась на своих высоких каблуках. Ленка сердилась, и говорила, чтобы я не суетилась, и что мы никуда не опоздаем. А я злилась на нее, потому что если бы не она, я давно бы уже танцевала с каким-нибудь красавчиком.
Наконец, мы дошли до танцевального зала и, к своему огорчению, я увидела, что девчонок намного больше, чем ребят, да и тех был выбор не очень-то велик, и уже издали прикидывала, кому из них отдать предпочтение. Однако я не учла одну вещь, что у ребят было свое представление о девчонках, и они не обращали на меня ни малейшего внимания. Все внимание отдавалось этой противной Ленке, и я была уже не рада, что взяла ее с собой. Хотя и понимала, что это и не совсем справедливо. И не Ленка, а я стояла, подпирая стенку.
Наконец, ко мне
направился какой-то парень, но, остановившись в шаге от меня, понял, что ниже
меня на полголовы, резко повернулся в другую сторону, и пригласил какую-то малявку,
рядом с которой казался себе просто орлом. А я совсем приуныла, и кляла и себя,
и свой рост, и свой наряд, а заодно и Ленку с ее ухажерами почем зря, и чувствовала,
что еще немного, и заплачу с досады.
Вдруг, с другого конца зала, рассекая его на две равные половинки, прямо ко мне направился мужчина необычайно высокого роста. Еще не веря такому счастью, я начала внимательно разглядывать противоположную голую стену, держа этого Аполлона в поле своего зрения. И вот чудо произошло, и этот мужчина, галантно раскланявшись, пригласил меня на мой первый в жизни танец. И я, взглянув торжествующе на Ленку, которая в это время танцевала с каким-то замухрышкой, небрежно положила обе руки на своего спасителя, мило ему улыбнулась, и под звуки танца закружилась с ним по залу.
Однако, как выяснилось через минуту, ни он, ни я не умели толком танцевать, и только отдавливали друг другу ноги. Я пыталась смотреть вниз, чтобы ненароком не наступить на его огромные ботинки, пока он не догадался предложить мне просто встать на них, и так, неся меня на руках, продолжил танец. И мне стало так смешно и весело, и стало совершенно наплевать на всех парней вместе взятых, которые не смогли оценить меня по достоинству, и которые были просто на голову ниже моего партнера.
После такого танго начался быстрый танец, и этот незнакомец опять пригласил меня, и я была уверена, что он в меня просто втюрился. Во время танца он так размахивал своими ручищами, что около нас образовалась пустая площадка. Но все равно, он иногда задевал кого-нибудь своими лопатами, смущался, и очень долго перед всеми извинялся. Я тоже танцевала не ахти как и, поэтому, думаю, были самой подходящей парой, которую только можно себе представить. Во всяком случае, самой заметной.
Потом опять зазвучала медленная музыка, и опять этот дядя Степа пригласил меня, и я уже по привычке, встала на его ботинки, а он медленно кружил меня по залу, и мне было очень хорошо. И хотя я стояла на его огромных ножищах, все равно моя голова еле доставала до его плеча, и мне было так приятно ощущать себя маленькой и беззащитной, и довериться этому большому и сильному человеку, который небрежным движением плеча расчищал нам место под солнцем.
Как-то очень быстро кончился этот вечер, и последним объявили белый танец. Я стояла, и все не могла решиться пригласить своего кавалера, так как боялась, что он догадается, что я в него тоже втюрилась. Однако он вывел меня из задумчивости, сам подошел, и спросил, не хочу ли я его пригласить. И я опять встала на его бутсы. О, как же я не хотела, чтобы этот танец кончался, я готова была танцевать сто лет подряд, не останавливаясь ни на минуту! И надеялась, что объявят еще раз последний танец, а потом еще и еще, но чуда не случилось, и нам сказали, что бал закончен.
С тяжелым сердцем, я сказала ему "до свидания", и подошла к Ленке, которая прощалась со своим кавалером. Но мой ухажер и не думал бросать меня на произвол судьбы, а шел за мной, возвышаясь над всей толпой. А за Ленкой хвостиком тронулся и ее танцор, так что мы обе были при кавалерах. И когда нам с Ленкой подали наши пальто, мой партнер взял оба, и помог одеться мне, а потом и Ленке. Я так волновалась, что не сразу попала руками в рукава, и все оглядывалась назад, чтобы не промахнуться.
Мы вышли на морозный воздух, и наши кавалеры пошли рядом с нами, как телохранители. Тут же мы все и перезнакомились, и мужчины начали рассказывать разные смешные истории, так что мы с Ленкой только со смеху покатывались. И я про себя подумала, что мой в два раза лучше Ленкиного, во всяком случае, был в два раза больше. К тому же он был совсем взрослым, и работал хирургом в какой-то больнице, что мне тоже страсть как понравилось.
Так нас и довезли до дома. Ленка со своим другом пошла дальше, а я осталась с хирургом наедине. И мне сразу вдруг стало как-то не по себе, так как я совершенно не знала этого человека, и неизвестно зачем он поперся меня провожать через всю Москву. Он еще что-то говорил, но я уже не слушала его, и мечтала только поскорее уйти домой целой и невредимой. И думала, что если он схватит меня своей клешней, то я даже пикнуть не смогу. Однако, заметив в моих глазах настороженность, он нежно взял мою руку, поцеловал ее, и сказал, чтобы я его не боялась, и что он не собирается меня обидеть. И попросил мой телефон. Так как у нас не было телефона, то я продиктовала телефон своей подруги, которая жила двумя этажами ниже. И чмокнув меня в щечку, он сказал, что обязательно позвонит, и, попрощавшись, ушел.
Придя домой, первым делом я закрылась в ванной, и долго смотрела на свое порозовевшее от мороза и великого счастья лицо, и все не могла понять, что же этому человеку так понравилось во мне? И пришла к выводу, что ему понравилось все. И засыпая, я все плыла по залу с этим необыкновенным и большим человеком под звуки бесконечной мелодии, ощущая на своей талии его теплые, большие и сильные руки.
На следующий день я сразу побежала к Оле, телефон которой я дала незнакомцу, и спросила, не звонил ли мне кто-нибудь, и очень удивилась, что нет. И на следующий день он тоже не позвонил. Не позвонил он и через неделю, и даже через месяц. Я уже стала привыкать к мысли, что так и умру старой девой, как однажды теплым майским днем ко мне прискакала Ольга, и еще с порога начала орать, что меня спрашивает какой-то мужчина по телефону. И я буквально скатилась на второй этаж, так я боялась, что трубку повесят.
Но все было в порядке, и в телефонной трубке я услышала такой долгожданный голос! Однако минут пять я делала вид, что никак не могу вспомнить, какой это Володя мне звонит, и где это я могла с ним познакомиться. И только, когда он напомнил про бал, память ко мне, наконец, возвратилась, и я сказала, что на самом деле что-то припоминаю. А он, извинившись, что так долго не звонил, пригласил меня в ресторан. Но на это я никак не могла согласиться, так как, во-первых, не могла же я в тех же брюках показаться в приличном месте, а во-вторых, на голове у меня был тихий ужас. Естественно я ему этого не сказала, а, вежливо извинившись, сослалась на уроки. Но он так уговаривал и, в конце концов, сказал, что будет ждать меня у метро до самой смерти, и повесил трубку.
Тут Надя с Олей стали меня уговаривать не быть такой дурой, и говорили, что я не понимаю своего счастья на халяву пойти в ресторан. И, в конце концов, все-таки уговорили меня пойти на свидание. Пока Надя гладила мои брюки, я вымыла голову, накрутилась, и Оля, переставив трубу от пылесоса, сушила мою прическу. Фена в те времена еще, как понимаете, не было. А я в это время красилась и пудрилась. Под конец Оля дала самую лучшую свою блузку, брызнула на меня мамиными духами, и я была готова к выходу. Но, когда я посмотрелась в зеркало, и увидела свое унылое отражение, уселась на стул, и сказала, что никуда не поеду, так как мне не нравится челка, которая лежит на лбу как-то не так. Но Надя с Олей взяли меня под руки, и выпихнули за дверь. Возмущенная таким обращением, я начала колотить в дверь, чтобы меня пустили обратно, но девчонки нахально хихикали с другой стороны, продолжая убеждать меня поехать на свиданье. Тут выглянула соседка и спросила меня, зачем я рвусь в чужую квартиру. Мне ничего не оставалось ничего другого, как выйти на улицу.
Тут мне пришла в голову интересная мысль, что никуда я, естественно, не пойду, а на те деньги, которые мне собрали Надя с Олей, куплю пирожное и мороженое, и наемся вволю. Будут знать, как со мной обращаться. Сразу повеселев, я направилась к остановке. Тут, на встречу мне попалась Валька Пронина, одна из самых красивых девочек нашего класса, и спросила, куда это я так намылилась. И, напустив на себя как можно более равнодушный вид, я небрежно ответила, что в ресторан с одним парнем. Надо было вам видеть реакцию этой красавицы! Ну, никак не могла она представить меня в такой роли, и еще, стараясь меня подколоть, поинтересовалась, кто же он, и где это я смогла с ним познакомиться, думая, наверное, что это какой-нибудь сумасшедший или инвалид.
Я, небрежно встряхнув волосами, ответила, что это высокий молодой хирург, с которым я знакома с Новогоднего Бала. И впервые увидела на лице одноклассницы невольное уважение. Боясь новых расспросов, я сказала, что тороплюсь, и что этот Володя уже три часа меня дожидается. И она пожелала мне приятно провести время. Почему-то эта мимолетная встреча настроила меня на романтический лад, и я, боясь опоздать, помчалась к подходящему автобусу.
Говоря, что Володя ждал меня три часа, я не очень-то привирала, потому что, когда мы с ним, наконец, встретились, он сказал, что думал, что я уже никогда не приду, и что он такой голодный, что готов съесть меня. И повел в ресторан. Но когда мы подошли к этому пункту питания, там уже стояла огромная очередь, так что мы могли попасть туда не раньше, чем через несколько часов. Тогда Володя, зажав десятку в ладони, сказал, что сейчас все устроит, и подошел к швейцару, который никого не пропускал. Но и это не помогло, и Володя сказал, что знает еще одно хорошее место, и привел меня в кафе "Шоколадница". Мне было все равно, так как от волнения тоже проголодалась, и готова была пойти в любую забегаловку.
Кафе, к которому мы пришли, было ничуть не хуже ресторана. Огромный зал, много света, столиков, уставленных разными приборами, разрисованные стены… Никогда я в таких местах не бывала, и разглядывала все это великолепие с неприкрытым восторгом. От таких возвышенных мыслей меня вывел женский голос: -О, господи, уже и с детьми по ресторанам начали ходить! Я огляделась, но никаких детей вокруг себя не увидела, и только заметив, как передернулся мой кавалер, поняла, что эта женщина говорила обо мне. И испугалась, что меня, как несовершеннолетнюю, выгонят из такого шикарного места. Так что я перестала вертеть головой по сторонам, а уткнулась в широкую Володину спину, и шла за ним, никого не видя, пока он не остановился перед свободным столиком.
И даже стулья, тяжелые и массивные, мне тоже очень понравились. Володя протянул мне меню, и я стала его изучать, обращая, главным образом на колонку, где была проставлена цена, произнеся про себя единственную фразу: - Ого! Название блюд тоже были какие-то незнакомые, и, растерявшись, я протянула меню Володе, сказав, что совсем не голодна. Он засмеялся, подозвал официантку, заказал две порции цыпленка-табака, и очень много десерта.
Когда заказ, наконец, принесли, я поняла, что сейчас точно опозорюсь, так как не знала, как правильно есть этого бедного цыпленка, и в какой руке держать нож и вилку, так как дома спокойно управлялась с курицей без этих инструментов. Поэтому, я сказала, что у меня от курицы аллергия, хотя у меня просто слюнки текли при виде этой аппетитной тушки. Но Володя, по-моему, не очень огорчился, и съел сразу две порции. Тут же я пожалела, что отказалась от этой вкуснятины, так как Володя ел цыпленка руками. Я тоже бы так смогла.
Я смотрела на Володю, и думала, что если выйду за него замуж, то мне придется целыми днями торчать на кухне, готовя ему пищу. Принесли десерт, и я поняла, что даже с этим не знаю, как справиться, и как правильно есть эти пирожные - то ли ложечкой, то ли руками. Да и сладкий шоколад в чашечке стал для меня неразрешимой задачей. Пить или не пить? Не могла же я сказать, что у меня и от шоколада аллергия! И я решила подождать, пока Володя обглодает последнюю куриную косточку, и покажет на примере, как надо правильно питаться. Володя спросил, почему же я ничего не ем? Я уже набралась храбрости признаться в своем невежестве, но в это время к нам подсели две женщины. Сделав заказ, они начали непринужденно болтать, подозрительно косясь в нашу сторону.
Володя все-таки понял, в чем заключались мои страдания и, вытерев салфеткой руки, принялся за сладости. Я, как попугай, повторяла все его движения. Все было так вкусно! Володя, заметив мой аппетит, предложил мне свои пирожные, и я, припомнив цыпленка, съела все, что нам принесли. Почувствовав в желудке приятную тяжесть, я сказала Володе, что наелась, и что мне пора домой. Он немного удивился такой моей торопливости, но все же, расплатившись с официанткой, двинулся вслед за мной к выходу.
На улице он поинтересовался, понравилось ли мне в кафе, и я сказала, что да, что было все очень вкусно. Он весело рассмеялся, и стал спрашивать про мои успехи в школе. А я - про его работу. Он сказал, что утром была операция - резал какую-то желтушную старуху. Больше мне ни о чем спрашивать не захотелось. Проводив меня до дома, он опять чмокнул меня в щечку, и обещал позвонить. Я думала, что он больше не позвонит, но ошиблась. Он позвонил буквально через несколько дней, и опять куда-то пригласил. Я помнила, как чувствовала себя в кафе, и наотрез отказалась. И предложила ему пойти в кино. Он согласился.
Я была рада, что он не забыл меня, да и поход в кино казался мне весьма романтическим событием, так как никогда не ходила в кино с мальчиками. Совершенно не могу припомнить, о чем было кино, а только помню его руку, которой он гладил мою ладошку. Мне было так приятно, что даже внутри меня разливалась какая-то сладкая волна. Но я испугалась, что он заметит, какое влияние на меня оказывает, и выдернула свою руку. И даже когда он попытался меня поцеловать, отворачивалась, и просила перестать. Когда мы вышли из кинотеатра, он начал говорить, что я какая-то несовременная, и что все девушки не такие. Я это знала и без него, но все равно было горько это слышать. Он попытался меня обнять, но я опять вывернулась. Проводив меня до дома, он приподнял рукой мое лицо, посмотрел прямо в глаза и промолвил: -Ну, что ж дикарка, прощай! - И грустно добавил, - Жаль. Глаза у тебя красивые.
И я поняла, что это все, что больше никогда его не увижу. Мне стало так плохо и тоскливо, такой я почувствовала себя раздавленной и униженной, что только и думала о том, как бы добежать до подушки, чтобы вволю порыдать над своей несчастной судьбой. И сделав над собой титаническое усилие, собрав остатки гордости, я изобразила самый равнодушный и беспечный вид и ответила ему: -Ага. Ну, пока! И быстро ушла, даже не оглянувшись.
Однако я недолго переживала. Возможно, в душе я понимала, что ничего серьезного с этим взрослым человеком, которого я так и порывалась называть дяденькой, не было, да и быть не могло. Вероятно, мне просто импонировало, что на меня обратил внимание такой большой человек. А может быть, я просто играла во влюбленность, чтобы не отличаться от остальных девочек. А может быть, подсознательно ждала, что рано или поздно мы расстанемся, и была готова к этому? В это время я заканчивала десятый класс, на носу были экзамены, и это, наверное, и помогло мне отвлечься от грустных мыслей.
К экзамену по литературе мы с Леной готовились очень тщательно. Для этой цели мы выбрали Ботанический сад, где ничто не могло отвлечь нас от литературных героев. Мы заучивали все подряд, раскладывая всех героев по полочкам и, проверяя друг друга, задавали каверзные вопросы, которые вполне могли попасться на экзаменах. Одурев от зубрежки, мы уходили к пруду, брали там напрокат лодку, и часа два катались, подставив июньскому солнышку свои бледные, изнеможденные зубрежкой, лица. Ленка совершенно не умела грести, и я с удовольствием махала веслами, пока боль в мышцах не напоминала о том, что уже поздно, и пора возвращаться домой.
По остальным же предметам, мы готовились отдельно. Вернее не готовились, а писали шпаргалки. И в этом я немало преуспела. Разрезав тетрадные листы на узкие полоски, и склеив их, я складывала их в гармошку. Получалась довольно миниатюрная книжечка. И на каждой страничке я умудрялась мелким шрифтом поместить целую главу из учебника. Проделав такой титанический труд, я поняла, что к экзаменам подготовилась основательно. Но эти-то шпаргалки и подвели меня самым бессовестным образом.
На экзамене по физике меня посадили на первую парту. Просмотрев билет, я с радостью обнаружила, что знаю все вопросы, так что шпаргалка мне совсем не пригодилась, и я уже ликовала в душе, представляя, как удивлю физичку своими познаниями. И даже задачку решила, хотя раньше ничего в них не смыслила. На соседнем ряду сидела Оля, и по ее умоляющим глазам я поняла, что она совершенно не знает своего билета, и Оля стала знаками показывать, чтобы я дала ей свою шпаргалку.
Ох, как не хотелось мне лезть в карман. Я боялась, что учителя заметят мою шпаргалку, и выгонят с экзамена, поставив двойку. Но и подругу было жалко. И скрипя сердцем, улучив минуту, когда учителя на меня не смотрели, я осторожно стала вытягивать шпаргалку из кармана. Но получилось еще ужасней. Когда я стала передавать ее Оле, шпаргалка упала на пол, расстелившись во всю длину через весь проход, верхней точкой своей дуги коснувшись стола, за которым сидели экзаменаторы. Последовала немая сцена. Потом Серафима Ефимовна, наша физичка, приказала поднять шпаргалку, и выйти из класса. И за экзамен поставили двойку. Но так как за все четверти у меня стояли четверки, то в аттестат выставили "тройку".
Что-то никак не везло мне с экзаменами. Просто проклятье какое-то. Следующим экзаменом была история. Там я тоже заготовила шпаргалки. Но объем текста был очень большим, я писала шпаргалки днем и ночью, и все-таки ко дню экзамена не успела дописать два билета. Просчитав по теории вероятности, что они вряд ли мне достанутся, я с легкой душой пошла на экзамен, радуясь в душе, что все билеты, кроме двух, выучила наизусть. Но билет мне достался не по теории вероятности, а по закону подлости. Как раз один из двух, которые я просто не успела проштудировать. И когда меня вызвали к доске, я начала бормотать что-то, лишь бы не молчать. Наталья Яковлевна, поняв, что я отвечаю что-то не то, пытаясь мне помочь, начала задавать наводящие вопросы. Эту учительницу по истории я любила больше всех, и очень уважала, так как она казалась мне самой справедливой и человечной. И мне стало так обидно, что как назло, мне достался этот билет, и стыдно, что я так позорю своего учителя перед другими экзаменаторами, что я уже не смогла сдерживаться, и начала всхлипывать. Наталья Яковлевна успокоила меня, и усадила на место. И поставила мне четверку, хотя я и на тройку не ответила.
К следующему экзамену по химии все экзаменаторы, по-видимому, были предупреждены о моем нервном поведении, так как сразу предложили мне отвечать письменно, чему я, в принципе, была очень даже не против. По химии я вообще ничего никогда не понимала, и здесь мои шпаргалки очень даже пригодились. За все четверти у меня стояли тройки. А за экзамен мне поставили пять, так что за год мне выставили "четыре". Странная все-таки эта штука - экзамены.
Ну, ладно, худо-бедно они все-таки закончились, все получили аттестаты, и навсегда распрощались со школой. Прозвенел последний звонок, и кто-то из ребят предложил всем вместе съездить на ВДНХ, чтобы отметить там окончание школы. Многие согласились, и мы с Ленкой тоже. Договорились встретиться на остановке через час. Но когда я зашла за Ленкой, то увидела, что она только помыла голову, и я стала ей выговаривать, что по ее милости можем опоздать на встречу с ребятами. Но Ленке ее прическа была важнее какой-то там встречи. Но все-таки для скоростной сушки она сунула голову в духовку, и через пять минут уже раскручивала свои бигуди. Но и это было еще не все. Испытывая мое терпение, она начала наглаживать свой белый фартучек, а я с сарказмом посоветовала, чтобы она и гольфики заодно уж выгладила. К моему изумлению, она и это стала делать. Больше гладить ей было нечего, и мы, наконец-то вышли из дома.
Каким же теплым и погожим был этот июньский денек! На деревьях звенела молодая листва, и нежно трепетала под легким южным ветерком. И такими же свежими и юными были и мы со своей подругой. В последний раз мы надели школьные платьица, белые фартучки, белые гольфики, белые туфельки… Как же мне было жалко теперь расставаться с этой униформой, которая еще вчера выводила меня из себя своей казенностью! Позади были школьные годы, впереди - взрослая и самостоятельная жизнь, полная неизвестности. Кем же интересно мы будем, как сложится дальнейшая жизнь? Да и сложится ли? Хоть бы краешком глаза заглянуть лет на десять вперед!
Обуреваемая такими возвышенными мыслями, я совершенно не заметила, как мы подошли к остановке. И тут Ленка, виновато взглянув на меня, сказала, что все ребята, по всей видимости, уже уехали. Сразу вернувшись с заоблачных высот на землю, я ядовито заметила, что зато у нее отлично выглажены гольфики. А своей красиво уложенной головкой она может любоваться в отражении стекол проезжающих автобусов. И от обиды готова была ее придушить или разорвать на тысячу маленьких кусочков. Но Ленка сказала, что мы можем сами поехать на ВДНХ, и там попытаться разыскать ребят. И мы снова поплелись к остановке.
Но мы не обратили внимания на огромную лужу на шоссе, и не заметили бешено мчавшегося грузовика. А когда заметили, было уже поздно. Грузовик, промчавшись по луже, с головы до ног облил нас грязью, и даже не притормозив, умчался дальше. Это было так несправедливо и обидно, что до сих пор, воспоминая об этом случае, я желаю лишь одного, - чтоб тот паршивый шоферюга проколол шины на своей паршивой машине в тот паршивый день. А мы с Ленкой, растерявшись, минут десять смотрели друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Наконец, к Ленке возвратился дар речи, и она, глядя на меня своими желтыми кошачьими глазами, грязная, словно чукча, жалобно спросила меня: -Валь, я не грязная? На что я ей ответила не менее трагично: -А я?
И мы пошли ко мне домой. Умывшись и переодевшись, Ленке опять пришлось вымыть свою драгоценную головку, но я уже не комментировала ее, так как и мне пришлось сделать то же самое. Все-таки мы поехали на это ВДНХ, правда не в школьной форме, которая была безнадежно испорчена. Приехав на выставку, мы немного поискали одноклассников, но, убедившись в бесполезности этой затеи, решили гулять сами по себе. Прокатав все деньги на аттракционах, мы стали бродить по всем павильонам.
В "Радио и Электронике" проходила выставка, на которой проводился показ новейших телевизоров и видеокамер. Прямо в зале были установлены множество телевизоров, к некоторым были пристроены видеокамеры, и я с любопытством впервые в жизни начала разглядывать себя в телевизоре. Это был 1976 год. В то время даже цветные телевизоры не у всех еще были. А что касается видеокамер, то даже не у каждого "старого русского" была такая вещица. Поэтому, понятно, что этот павильон был битком набит народом, так как каждому хотелось лицезреть себя на голубом экране.
В одном зале оператор наводил видеокамеру, установленную на треноге, на посетителей. И когда мы продрались сквозь толпу в первый ряд, оператор выхватил объективом меня и высокого молодого человека, стоявшего рядом. И начал по-разному показывать наше изображение, демонстрируя все последние достижения науки и техники, меняя цвета и фон. И мы на экране получались то в голубых, то в розовых, то в зеленых тонах, и было похоже, что мы стоим то среди зелени, то среди снега, то еще как-нибудь. И это было так классно! Я старалась выглядеть серьезной и деловой, но и на экране было видно, что мои губы готовы были разъехаться в улыбке, и что мне стоило больших трудов скрыть свое самодовольствие и тщеславие. Так я была счастлива, что среди всех выбрали именно меня.
Как же я себе нравилась! Такой я была красавицей! Особенно в паре с этим симпатичным парнем. Единственно, что портило прекрасную картину, так это прыщ, который горделиво выступал на моем лбу, и который не могли скрыть никакие спецэффекты. Наконец, поняв, что сейчас моя улыбка разъедется от уха к уху, я отвернулась и, смущенная таким вниманием оператора, спряталась в толпе, освободив место другим воображалам. Наверняка, Ленка мне страшно завидовала, и я совершенно не поверила ее словам, что, мол, подумаешь, ничего особенного. Во всяком случае, если бы оператор стал снимать ее, а не меня, я бы просто лопнула от зависти.
Мы стали обходить и другие залы, стараясь продраться сквозь толпу так, чтобы опять засветиться где-нибудь в телевизоре. Но не мы одни были такие умные, и к камере невозможно было подойти. Наконец, в каком-то углу, я обнаружила малюсенький черно-белый телевизор, в котором я увидела свою довольную физиономию. Людей рядом не было, и я решила по такому случаю разглядеть себя повнимательнее, так сказать, со стороны. И я начала корчить всякие рожи - то рот открою, то язык высуну, то глаза к переносице сведу, то брови сделаю домиком, то еще как-нибудь. Тут, вспомнив о злосчастном прыще, я решила раз и навсегда от него избавиться, и стала неторопливо его выдавливать, корчась от невыносимой боли.
Вдруг ко мне подбегает Ленка, и ни с того ни с сего, начала выталкивать меня на улицу. Я уже испугалась, что у нее что-то с сердцем, такая она была вся красная и испуганная. И тут она сказала, что в другом зале был установлен огромный цветной телевизор, где во весь экран главным действующим лицом была я, смеша весь народ своими гримасами и прыщом. Тут уж у меня чуть с сердцем не стало плохо, и я, ужасаясь своей выходке, с такой скоростью дала стрекача подальше от этого чертового павильона, что Ленка еле меня догнала в конце территории выставки. Настроение как-то упало, и я уже была рада, что не встретила своих однокашников.
Ну почему мне всегда так не везет? Почему именно я вляпываюсь в какие-то истории. Почему, например, Ленка никогда не попадала ни в одну нелепую ситуацию? Было бы не так обидно. Наконец, я успокоилась, сочтя, что ушла довольно далеко от этого павильона с дурацкими видеокамерами.
Скоро мы дошли до какого-то пруда, где выдавались напрокат лодки. Желающих покататься было намного больше, чем самих лодок. Но мы мужественно встали в огромную очередь. Было душно, жарко, очередь едва двигалась, и страшно хотелось пить. Недалеко была палатка, где торговали пивом. Других напитков не было. И к моему изумлению, Ленка предложила выпить по кружечке. Мне стало так смешно, потому что ну никак не могла представить свою культурную подругу с пивом в руках, и я согласилась.
Получив по кружке пенистого алкогольного напитка, мы отошли к столикам, за которыми стояли мужики с кружками и с воблами, и примостились на свободном месте. На нас подозрительно поглядывали, но мы делали вид, что нам все до фени, и единственно, я жалела, что для большего эффекта, нам не хватает школьной формы, белых фартучков, белых гольфиков и белых туфелек. Жаль все-таки, что нам пришлось переодеться. Пиво было холодное и немного горьковатым, но мы мужественно выпили все до дна. Почувствовав легкое головокружение, мы с Ленкой посмотрели друг на друга, и стали смеяться, уверяя друг друга, какие же мы горькие пьяницы.
Повеселев, мы вернулись в свою очередь, и скоро нам выдали лодку. За веслами сидела, естественно, я, так как Ленка совершенно не была приспособлена к мускульной работе, и единственно, что она умела, так это барабанить по клавишам рояля. Посреди этого пруда стоял недействующий фонтан, и от нечего делать мы кружили на лодке вокруг этого безмолвного каменного цветка. Ленка, томно откинувшись на сиденье, изредка зачерпывала ладошкой прохладную водичку, и очень эффектно смотрелась. Послеполуденное солнце, играя в ее, и без того золотистых волосах, заполняло промежутки локонов воздушным светом, оттеняя красивую бархатную кожу. Взор ее был мечтательным и, как всегда, возвышенным. Ей так нравилось плыть, отдаваясь во власть своих девических грез. А про меня она вспоминала, когда я переставала грести, чтобы немного передохнуть. И тогда просила меня грести побыстрее, чтобы освежающий ветерок мог также ласково дуть в ее лицо, навевая возвышенные чувства. Я гребла, как могла, изнемогая от жары, и мечтая также зачерпнуть водицы, чтобы освежиться. Но вдруг неожиданно включился фонтан. И каскад брызг обрушился с десятиметровой высоты, облив нас с головы до ног, барабаня струями под днищу лодки. Ленка завизжала как резаный поросенок, вмиг забыв про свою возвышенность, и я, со всех сил работая веслами, отгребла от опасного места.
Для одного дня происшествий было более чем достаточно, и мы решили больше не испытывать судьбу, и причалили к берегу. Глаза всех зрителей были устремлены на нас, и мы, чувствуя такое внимание, были немного смущены. Когда мы сдавали лодку, многие спрашивали нас, как водичка? И Ленка отвечала всем, что водичка прекрасная, и что они многое потеряли, не испытав такого удовольствия, как мы. Вся одежда на нас намокла и прилипла к телу, выдавая на всеобщее обозрение наши девичьи фигурки, и нам было очень неловко. Солнце в Ленкиных волосах, наконец погасло, превратив ее в обычную мокрую курицу, и я отметила про себя, что хоть ненадолго стала на нее похожа. Мы отошли в безлюдное место, и стояли, теребя на себе одежду, чтобы поскорее высохнуть. Вот так у нас и прошел последний школьный денек.